Детство. Дальний Восток

Мои родители, будучи молодыми студентами-инженерами, встретились в Санкт-Петербургском Государственном Университете. Отец, Владимира Боковня, родом из украинско-еврейской семьи, пару поколений до него переселившихся на Дальний Восток. Семья матери, Елены Карнауховой, имевшей русско-татарское происхождение, были выходцами из Петербурга и Крыма, но также отправившимися примерно в те же времена в Читу.

 

Я родилась в Санкт-Петербурге 25 декабря 1991 года, и этот день по странному стечению событий был ознаменован распадом СССР и началом 90х, очередного непростого времени для России. Когда страна лежала в экономических руинах, когда простым людям приходилось обменивать еду на талоны, а зарплату получали в просроченных консервах или стиральной машиной с завода, двум студентам-докторантам с маленьким ребенком на руках и вторым, моим младшим братом Сережей, на подходе, будущее виделось не в самых радужных тонах. Заручившись поддержкой семьи отца, родители решили переехать в Благовещенск, где я и выросла. 

 

Относительно небольшой город на сливе двух рек, Амура и Зеи, с одной стороны окружен необъятными сибирскими лесами, с другой- на противоположном берегу Амура, на расстоянии 750 метров, располагается китайский город Хэйхэ. Вспоминая, как мы с братом каждый день играли в парке Дружбы, построенном китайским правительством для благовещенцев, как каждый год наша семья ездила на Японское море или в Китай, сам опыт взросления в восточной Азии, я радуюсь мысли, что судьба навсегда связала мое сердце с Востоком. 

 

Я была довольно застенчивым ребенком, но с очень раннего возраста стремящимся к образованию и творчеству. Через бесконечную любовь к литературе я еще в детстве создала прочную связь с искусством, которая постепенно переросла в самовыражение в живописи и других художественных формах. Мои достижения в этой сфере не раз признавались как в местных, так и национальных конкурсах, и со временем я решила посвятить свою жизнь искусству. После 4 лет детской художественной школы, которую я закончила с отличительной грамотой, в 16 лет поступила на обучение в студии дальневосточного художника Владимира Серебрякова, где продолжила изучать основы реалистичной живописи и рисунка. 

 

Петербург 

Окончив школу, в 2010 году я вернулась в родной город Санкт-Петербург, где поступила в Художественное Училище им. Рериха на факультет живописи и педагогики. Это учреждение отличалось четким следованием советским традициям в изобразительном искусстве, что несомненно дало мне сильную базу в этом направлении, но требовало дальнейшего развития. В 2013 году я поступила в Государственную Санкт-Петербургскую Академию Искусств и Дизайна им. Штиглица на кафедру книжной и станковой графики. Здесь фокус также был направлен на более традиционные техники, и наряду с реалистичными живописью и рисунком, обучение в Академии позволило углубить навыки в композиции, иллюстрации, традиционных печатных техниках (офорт, литография, линогравюра), графическом дизайне. Параллельно я не прекращала свое увлечение фотографией, как цифровой, так и аналоговой, начавшееся еще до переезда в Петербург. Это со временем также отразилось в моем дальнейшем искусстве. 

 

Когда я думаю о русском периоде моего образования, я не могу не отметить, насколько это повлияло на мое видение искусства и становления как личности в целом. Я слышу много скептицизма в адрес русского художественного образования, но зачастую это очень односторонняя оценка. Да, в традиционной школе совсем не так много свободы, которая необходима для эксперимента и пластичности, недостает более открытого и смелого диалога. В то же время она дает то сакральное понимание искусства, которое воспитывает не только уважение к наследству прошлых эпох, но и понимание своей роли как художника в общей картине. Через уважение к культуре начинаешь понимать творческий процесс как служение чему-то большему, в каком-то смысле это можно сравнить с религией или идеологией. В западном образовании, это я поняла уже в последующие годы, искусство (как и взгляды в целом) более индивидуалистические, что, конечно, имеет свои положительные стороны, но сильно сдает в сакральности. Больше не надо сотен и сотен часов рисунка и живописи, анатомии и правил композиции, истории искусств со времен античности. И вряд ли объяснишь приверженцу “прогрессивных взглядов”, зачем это все нужно, если ты делаешь инсталляции и живопись у тебя довольно абстрактная. Что тысячи зарисовок, сотни постановок рисуешь не для того, чтобы суметь реалистично повторить натуру, что офорты Рембрандта и рисунки Дейнеки копируешь не в стремлении овладеть их техниками, а для того, чтобы понять вещи, которые разглядыванием и разговорами не поймешь. Дисциплина, оттачивание мастерства- некоторым это покажется потерей времени. Но как ты напишешь книгу, не прочитав ни одной стоящей? А прочитав хоть сто, все еще не каждый сможет написать хорошо. “Нужно испортить много бумаги”- говорили мои русские учителя (да и до сих пор, наверное, говорят).

 

Германия

К середине моего обучения в Академии начались “экспериментаторские” проблемы. Судя по всему, за счет того, что я еще до Академии долгие годы была вовлечена в традиционный процесс обучения и хотелось чего-то нового, а может, из-за увлечения лекциями о современном искусстве, мои не вписывающиеся в программу работы начали вызывать все больше непонимания у старейших профессоров. Дабы снять напряжение, было решено (впрочем, это была исключительно моя инициатива, которая вызвала бурный протест все тех же профессоров) поехать на год по обмену в один из университетов-партнеров в Европе. Партнеров оказалось немного, но на все три заявки, которые я отправила, ответили положительно. В итоге из Вроцлава, Лапландии и Галле я выбрала Германию.

Тогда я еще не говорила по-немецки, само решение поехать в Германию было очень спонтанно, так что первое время пребывание в чужой культуре мне давалось с трудом. Как я уже говорила, подход к обучению на Западе совершенно отличался от российского, и виденное в университете, вырванное из контекста из-за трудностей перевода, вызывало скорее недоумение. Но пытливость ума не позволяла сдаться так просто, и параллельно с немецкой грамматикой начались попытки постичь загадочное немецкое искусство. Внешняя его сухость оказалась минималистичностью, излишняя заумность концептов со временем преобразилась в аналитический подход мышления, а кажущаяся безалаберность и неаккуратность была результатом игривости и даже поэтичности. И хотя я не собиралась становится непременным приверженцем всех западных веяний в искусстве, количество выразительных приемов и философских подходов, которым стоило бы поучиться, сложно было переоценить. В основном же привлекала полнейшая свобода действий (в рамках западных ценностей, разумеется), но поскольку к политическим художникам я себя никогда не причисляла, а примеры современного западного искусства зачастую радовали глаз и ум, было решено остаться и закончить обучение в Германии. Что я с успехом и сделала, выйдя наконец  из университетских ворот в 2020 году в мир, закрытый на карантин. 

 

Несмотря на не самый воодушевляющий старт моей независимой карьеры, я решила не опускать руки и отправилась в Берлин, где вскоре открыла свою студию и основала арт-коллектив ALTTTTTAR. Вскоре после этого я начала восстанавливать связи с культурной сценой России. В настоящее время я участвую и организую выставки и другие художественные проекты как в России, так и в Германии.